– Могу я минуту поговорить с вами наедине? – Ее бесцветный голос прозвучал скорее как приказ. Каноник Ливингстон поднялся и проследовал за ней в соседнюю столовую. – Прошу вас рассказать все, что вы знаете… все, что слышали о моих… вы понимаете, о чем я.

– Я узнал об этом от мисс Монро, по крайней мере вначале… Накануне моего отъезда вышла заметка в «Таймс». Мисс Монро уверяет, что подобное могло случиться только в минуту внезапной вспышки гнева, – если старый слуга действительно виновен; что он уравновешенный, надежный, исключительно добропорядочный малый. Напротив, к мистеру Данстеру она питает, кажется, сильную неприязнь, за то что он без надобности постоянно докучал вашему батюшке; мисс Монро прозрачно намекает, что его исчезновение связано с пропажей значительной доли состояния мистера Уилкинса.

– Неправда! – резко возразила Элеонора, не желая возводить напраслину на покойного, однако тут же и осеклась, чтобы не проговориться и не выдать своей полной осведомленности. – Я хочу сказать… У мистера Данстера было много неприятных черт… и папá… мы все его недолюбливали, но нельзя приписывать ему нечестность… Прошу вас помнить об этом.

Каноник слегка поклонился и пообещал принять это к сведению. Он ждал продолжения и, не дождавшись, произнес наводящую фразу:

– Значит, мисс Монро собирается навестить Диксона в…

– Ах, мистер Ливингстон, не мучьте меня!

Он с жалостью смотрел, как Элеонора ломает пальцы, тщетно пытаясь вернуться к спокойной манере разговора, которую ей поначалу удавалось поддерживать. Наконец она с виноватой полуулыбкой взглянула на него:

– Невыносимо думать, что добропорядочного старика держат в тюрьме!

– Так вы не верите, что он виновен! – изумленно воскликнул каноник Ливингстон. – Боюсь, все, что я успел услышать и прочитать, практически не оставляет сомнений: ваш старый слуга совершил убийство – возможно, по неосторожности, в минуту, когда он не владел собой.

Элеонора покачала головой и спросила:

– Как скоро я смогу добраться до Англии? Мне нужно ехать немедленно.

– Пока вы лежали, миссис Форбс послала узнать. Боюсь, ближайший корабль до Марселя отходит в четверг – послезавтра.

– Нет, ждать нельзя! – Элеонора заметалась по комнате. – Я должна ехать. Помогите мне, заклинаю! Нужно успеть до суда!

– Увы! До суда вам не вернуться, как бы вы ни спешили. Слушания состоятся в Хеллингфорде, а этот город значится первым в списке мидлендских[31] ассизов. Сегодня двадцать седьмое февраля, ассизные сессии начнутся седьмого марта.

– Завтра же на рассвете поеду в Чивиту[32], может быть, сумею попасть на корабль, о котором здесь просто не знают. Все лучше, чем сидеть сложа руки. Если он умрет, тогда и я должна умереть. Ох! Я сама не знаю, что говорю, я в полном отчаянии! Сделайте милость, оставьте меня и никого ко мне не впускайте. Миссис Форбс добрая душа, она простит меня. Завтра утром перед отъездом я всем скажу до свидания, но сейчас мне нужно многое обдумать.

Он хотел бы задержаться и найти для несчастной слова утешения, но, посмотрев на нее долгим умоляющим взглядом, молча вышел за дверь.

Элеонора долго сидела в оцепенении, лишь время от времени заглядывая в письмо мисс Монро и ужасаясь прочитанному. Потом ее осенило, что у каноника может быть при себе номер «Таймс» с отчетом о разбирательстве дела Диксона в магистратском суде[33]. Она отворила дверь, кликнула слугу и велела узнать у каноника про газету. Ее расчет оправдался, более того – нужный номер лежал у каноника Ливингстона в кармане, пока Элеонора беседовала с ним, а не достал он газету только потому, что не хотел дополнительно расстраивать ее, считая представленные против Диксона улики исчерпывающими: к чему раскрывать ей глаза на неоспоримую вину Диксона, если раньше или позже она сама придет к такому выводу?

Вернувшись от Элеоноры, он вслух зачитал газетный отчет миссис Форбс и ее дочерям, и дамы хором выражали полную солидарность с его мнением, когда слуга передал канонику просьбу Элеоноры. Ее друзья нехотя согласились пойти ей навстречу: изложенные в газете факты не оставляли даже тени сомнения в том, что Диксон убил мистера Данстера, но, быть может, Элеоноре придут на ум какие-то смягчающие обстоятельства, которые она пожелает представить суду.

Глава тринадцатая

Ознакомившись с газетным отчетом о слушаниях по делу Диксона, Элеонора ополоснула холодной водой глаза и лоб и попыталась успокоиться – ее бедное сердце неистово колотилось в груди, но сейчас необходимо было собраться с мыслями и понять, какими показаниями располагает суд.

Каждая печатная строка говорила в пользу обвинения. Кто-то из свидетелей поведал о нескрываемой неприязни Диксона к Данстеру (только Элеонора знала, что, помимо личной антипатии, большую роль в этом играла своеобразно понимаемая преданность хозяину). Ланцет несомненно принадлежал Диксону, к тому же один из местных жителей, в молодые годы служивший у мистера Уилкинса конюхом, показал, что в тот самый день, когда пропал мистер Данстер и все гадали, куда он подевался, понадобилось пустить кровь жеребцу из конюшни мистера Уилкинса и Диксон послал его, мальчишку-конюха, за лошадиным ланцетом к коновалу; это поручение еще тогда показалось ему странным, ведь у Диксона был свой ланцет!

Допросили и мистера Осбалдистона, который без конца прерывал свой рассказ, чтобы выразить глубочайшее недоумение: ужели такой разумный и благопристойный человек, как Диксон, мог совершить столь гнусное преступление? Джентльмен не скупился на похвалы своему работнику, который много лет служил ему верой и правдой, однако под давлением представленных в суде доказательств не только принял сторону обвинения, но еще и подлил масла в огонь, сообщив, что старик упрямо противился малейшим попыткам привести в порядок тот самый кусок усадебной земли.

Дойдя до этого места в отчете, Элеонора вздрогнула. Здесь, в очаровательной римской спальне, перед ней словно наяву возник роковой клочок земли, где она наизусть знала каждую пядь: короткий зеленый мох, или лишайник, да реденькая трава поверх задерненной, необработанной почвы под старым деревом. О, почему она не была в Англии, когда землемерам железнодорожной компании вздумалось проложить ветку от Эшкома в Хэмли не там, где планировалось изначально? Уж она уговорами и мольбами добилась бы от попечителей решительного отказа продавать эту землю, сколько бы за нее ни посулили! Сама подкупила бы землемеров, ни перед чем не остановилась бы!.. Увы, слишком поздно, нельзя предаваться пустым фантазиям о том, что бы было, если бы… Нужно сосредоточиться на газетных столбцах. Из дальнейшего Элеонора почерпнула не много. Обвиняемого спросили, не желает ли он сказать что-нибудь в свое оправдание, предупредив, как полагается, что любое слово может